Данный отрывок взят из одноименного сочинения православного епископа, который имел большой опыт общения с самообольщёнными монахами. Данная тематика очень актуальна, и из этих сочинений мы можем многому научиться. Некоторые слова были заменены синонимами для лучшего понимания читающими.
Ученик:
Исчисли виды бесовской прелести, происходящей от неправильного упражнения молитвою.
Старец:
Все виды бесовской прелести, которым подвергается христианин молитвы, возникают из того, что в основание молитвы не положено покаяние, что покаяние не сделалось источником, душою, целью молитвы. «Если кто, — говорит Григорий Синаит в вышеприведенной статье, — с самонадеянностью, основанной на самомнении, мечтает достигнуть в высокие молитвенные состояния и стяжал ревность не истинную, а сатанинскую: того дьавол удобно опутывает своими сетями, как своего служителя». Всякий, усиливающийся взойти на брак Сына Божия не в чистых и светлых одеждах, устроиваемых покаянием, а прямо в своем рубище, в состоянии ветхости, греховности и самообольщения, извергается вон, во тьму кромешную: в бесовскую прелесть. «Совещаю тебе, — говорит Спаситель, — купити отъ Мене злато разженно огнемъ, да обогатишися: и одеяние бело, да облечешися, да не явится срамота наготы твоея: и коллуриемъ слез помажи чувственныя очи твои и очи ума, да видиши. Азъ, ихже люблю, обличаю и наказую: ревнуй убо, и покайся (Апок. Ill, 18. 19.)«. Покаяние, и все, из чего оно составляется, как то: сокрушение или болезнование духа, плач сердца, слезы, осуждение себя, памятование и предъощущение смерти, ощущение присутствия Божия, страх Божий, суть дары Божий, дары великой цены, дары первоначальные и основные, залоги даров высших и вечных. Без предварительного получения их подаяние последующих даров невозможно. «Как бы ни возвышенны были наши подвиги, — сказал Иоанн Лествичник, — но если мы не стяжали сокрущающегося сердца, то эти подвиги и ложны, и тщетны» (Лествица, Слово 7-ое.). Покаяние, сокрушение духа, плач — суть признаки, суть свидетельство правильности молитвенного подвига; отсутствие их — признак уклонения в ложное направление, признак самообольщения, прелести или бесплодия. То или другое, то есть прелесть или бесплодие, составляют неизбежное последствие неправильного упражнения молитвою, а неправильное упражнение молитвою неразлучно с самообольщением.
Самый опасный неправильный образ молитвы заключается в том, когда молящийся сочиняет силою воображения своего мечты или картины, заимствуя их по-видимому из Священного Писания, в сущности же из своего собственного состояния, из своего падения, из своей греховности, из своего самообольщения, — этими картинами льстит своему самомнению, своему тщеславию, своему высокоумию, своей гордости, обманывает себя. Очевидно, что все, сочиняемое мечтательностью нашей падшей природы, извращенной падением природы, не существует на самом деле, — есть вымысел и ложь, столько свойственные, столько возлюбленные падшему ангелу. Мечтатель, с первого шагу на пути молитвенном, исходит из области истины, вступает в область лжи, в область сатаны, подчиняется произвольно влиянию сатаны. Симеон, Новый Богослов, описывает молитву мечтателя и плоды ея так: «Он возводит к небу руки, глаза и ум, воображает в уме своем», подобно Клопштоку и Мильтону, «Божественныя совещания, небесныя блага, чины святых Ангелов, селения святых, короче, собирает в воображении своем все, что слышал в Божественном Писании, рассматривает это во время молитвы, взирает на небо, всем этим возбуждает душу свою к Божественному желанию и любви, иногда проливает слезы и плачет. Таким образом, мало-помалу кичится сердце его, не понимая того умом; он мнит, что совершаемое им есть плод Божественной благодати к его утешению, и молит Бога, чтоб сподобил его всегда пребывать в этом делании. Это признак прелести. Такой человек если и будет безмолвствовать совершенным безмолвием, не может не подвергнуться умоиступлению и сумасшествию. Если же не случится с ним этого; однако ему невозможно никогда достигнуть духовнаго звания разума и добродетели или бесстрастия. Таким образом, прельстились видевшие свет и сияние этими телесными очами, обонявшие благовония обонянием своим, слышавшие гласы ушами своими. Одни из них возбесновались и переходили умоповрежденными с места на место; другие приняли беса, преобразившагося в Ангела светлаго, прельстились и пребыли неисправленными даже до конца, не принимая совета ни от кого из братий; иные из них, поучаемые диаволом, убили сами себя: иные низверглись в пропасти; иные удавились. И кто может исчислить различные прельщения диавола, которыми он прельщает и которыя неисповедимы? Впрочем, из сказанного нами всякий разумный человек может научиться, какой вред происходит от этого образа молитвы. Если же кто из употребляющих его и не подвергнется ни одному из вышесказанных бедствий по причине жизни с братиями, потому что таким бедствиям подвергаются наиболее любящие уединятся, живущие наедине: но таковый проводит всю жизнь свою безуспешно» (О первом образе внимания и молитве, Добротолюбие, ч.1.).
Все древние отцы веры, описавшие подвиг умной молитвы, воспрещают не только составлять произвольныя мечты, но и преклоняться произволением и сочувствием к мечтам и привидениям, которыя могут представиться нам неожиданно, независимо от нашего произволения. И это случается при молитве, особливо в безмолвии. «Никак не прими, — говорит Григорий Синаит,- если увидишь что-либо чувственными очами или умом, вне или внутри тебя, будет ли то образ Христа, или Ангела, или какого Святого, или если представится тебе свет… Будь внимателен и осторожен! Не позволь себе доверить чему-либо, не вырази сочувствия и согласия, не вверься поспешно явлению, хотя бы оно было истинное и благое; пребывай хладным к нему и чуждым, постоянно сохраняя ум твой безвидным, не составляющим из себя никакого изображения и не запечатленным никаким изображением. Увидевший что-либо в мысли или чувственно, хотя бы то было и от Бога, и принимающий поспешно, удобно впадает в прелесть, по крайней мере, обнаруживает свою наклонность и способность к прелести, как принимающий явления скоро и легкомысленно. Новоначальный должен обращать все внимание на одно сердечное действие, одно это действие признавать непрелестным, прочего же не принимать до времени вступления в бесстрастие. Бог не прогневляется на того, кто опасаясь прелести, с крайней осмотрительностью наблюдает за собою, если он и не примет чего посланного от Бога, не рассмотрев посланное со всею тщательностию; напротив того, Бог похваляет такого за его благоразумие» (О первом образе внимания к молитве, Добротолюбие, ч. 1.). Амфилохий, с юности вступивший в молитвенное служение, удостоился в зрелых летах и в старости проводить жизнь христианскую в пустыне. Заключась в пещеру, он упражнялся в молитвах и достиг великого преуспеяния. Когда совершилось сорок лет его христианской жизни, явился ему ночью Ангел и сказал: Амфилохий! иди в город и паси духовных овец. Амфилохий пребыл во внимании себе и не обратил внимания на повеление Ангела. На другую ночь снова явился Ангел и повторил повеление, присовокупив, что он от Бога. И опять Амфилохий не оказал повиновения Ангелу, опасаясь быть обольщенным и вспоминая слова Апостола, что и сатана преобразуется в Ангела светлаго (2 Кор. XI, 14.). На третью ночь снова явился Ангел и, удостоверив о себе Амфилохия славословием Бога, нетерпимым духами отверженными, взял старца за руку, вывел из келий, привел к церкви, находившейся вблизи. Двери церковныя отворились сами собою. Церковь освещалась небесным светом; в ней присутствовало множество святых мужей в белых ризах с солнцеобразными лицами. Они рукоположили Амфилохия в епископа города Иконии (Четьи-Минеи. Ноября в 23 день.). При противоположном поведении преподобные Исаакий и Никита Печерские, новые и неопытные в одхристианиной жизни, подвергались ужаснейшему бедствию, опрометчиво вверившись представившемуся им привидению. Первому явилось множество демонов в сиянии: один из демонов принял вид Христа, прочие — вид святых Ангелов. Второго обольстил демон сперва благоуханием и гласом, как бы Божиим, потом представ ему очевидно в виде Ангела (Патерик Печерский.). Опытные в молитвеннойжизни христиане, истинно святые христиане гораздо более опасаются прелести, гораздо более не доверяют себе, нежели новоначальные, особливо те из новоначальных, которые объяты разгоряченном к подвигу. С сердечною любовию предостерегает от прелести Григорий Синаит безмолвника, для которого написана его книга. «Хочу, чтоб ты имел определенное понятие о прелести: хочу этого с тою целию, чтоб ты мог предохранить себя от прелести, чтоб при стремлении, не озаренном должным видением, ты не причинил себе великаго вреда, нс погубил души твоей. Свободное произволение человека удобно преклоняется к общению с противниками нашими, в особенности произволение неопытных, новых в подвиге, как еще обладаемых демонами (Патерик Печерский.). Как это верно! Склоняется, влечется наше свободное произволение к прелести: потому что всякая прелесть льстит нашему самомнению, нашему тщеславию, нашей гордости. «Бесы находятся вблизи и окружают новоначальных и самочинных, распростирая сети помыслов и пагубных мечтаний, устраивая пропасти падений. Город новоначальных» — все существо каждаго из них — «находится еще в обладании варваров… По легкомыслию не вдавайся скоро тому, что представляется тебе, но пребывай тяжкимъ, удерживая благое со многим рассмотрением, и отвергая лукавое… Знай, что действия благодати ясны; демон преподать их не может: он не может преподать ни кротости, ни тихости, ни смирения, ни ненависти к миру; он не укрощает страстей и сластолюбия, как это делает благодать». Действия его: «дмение» — надменность, напыщенность, «высокоумие, страхование, словом, все виды злобы. По действию возможешь познать свет, возсиявший в душе твоей. Божий ли он, или от сатаны» (Добротолюбие ч. 1,0 прелести и проч.). Надо знать, что такое рассмотрение — принадлежность преуспевших христианинов, никак не новоначальных. Синаит беседует, хотя с новоначальным, но с новоначальным по безмолвной жизни, который и по пребыванию в монашестве и по телесному возрасту был старец, как видно из книги.
Ученик:
Не случилось ли тебе видеть кого-либо пришедшего в бесовскую прелесть от развития мечтательности при упражнении молитвою?
Старец:
Случалось. Некоторый чиновник, живший в Петербурге, занимался усиленным молитвенным подвигом, и пришел от него в необычайное состояние. О подвиге своем и о последствиях его он открывал тогдашнему протоиерею церкви Покрова Божией Матери, что в Коломне. Протоиерей, посетив некоторый монастырь Санкт-Петербургской епархии, просил одного из монашествующих того монастыря побеседовать с чиновником. «Странное положение, в которое чиновник пришел от подвига» — говорил справедливо протоиерей — «удобнее может быть объяснено жителями монастыря, как более знакомыми с подробностями и случайностями аскетическаго подвига». Монах согласился. Чрез несколько времени чиновник прибыл в монастырь. При беседе его с монахом присутствовал и я. Чиновник начал тотчас разсказывать о своих видениях, — что он постоянно видит при молитве свет от икон, слышит благоухание, чувствует во рту необыкновенную сладость, и так далее. Монах, выслушав этот рассказ, спросил чиновника: «Не приходила ли вам мысль убить себя?» — «Как же!» — отвечал чиновник: «я уже был кинувшись (Оборот речи, употребляемый жителями Петербурга.) в Фонтанку, да меня вытащили». Оказалось, что чиновник употреблял образ молитвы, описанный святым Симеоном, разгорячил воображение и кровь, при чем человек делается очень способным к усиленному посту и бдению. К состоянию самообольщения, избранному произвольно, диавол присоединил свое, сродное этому состоянию действие, — и человеческое самообольщение перешло в явную бесовскую прелесть. Чиновник видел свет телесными очами: благоухание и сладость, которые он ощущал были также чувственные. В противоположность этому, видения Святых и их сверхестественныя состояния вполне духовны ( Исаак Сирский, Слово 55.): христианин соделывается способным к ним не прежде, как по отверзении очей души Божественною благодатию, при чем оживают и прочие чувства души, дотоле пребывающие в бездействии ( Симеон, Новый Богослов, Слово о Вере, Доброт., ч. 1.); принимают участие в благодатном видении и телесные чувства Святых, но тогда, когда тело перейдет из состояния страстного в состояние бесстрастное. Монах начал уговаривать чиновника, чтоб он оставил употребляемый им способ молитвы, объясняя и неправильность способа и неправильность состояния, доставляемого способом. С ожесточением воспротивился чиновник совету. «Как отказаться мне от явной благодати!» — возражал он.
Вслушиваясь в поведания чиновника о себе, я почувствовал к нему неизъяснимую жалость, и вместе представлялся он мне каким-то смешным. Например, он сделал монаху следующий вопрос: «Когда от обильной сладости умножится у меня во рту слюна, то она начинает «капать на пол: не грешно ли это?» Точно: находящиеся в бесовской прелести возбуждают к себе сожаление, как не принадлежащие себе и находящиеся, по уму и сердцу, в плену у лукавого, отверженного духа. Представляют они собою и смешное зрелище: посмеянию предаются они овладевшим ими лукавым духом, который привел их в состояние уничижения, обольстив тщеславием и высокоумием. Ни плена своего, ни странности поведения прельщенные не понимают, сколько бы ни были очевидными этот плен, эта странность поведения. Зиму 1828-1829 годов проводил я в Площанской Пустыни (Орловской епархии.). В то время жил там старец, находившийся в прелести. Он отсек себе кисть руки, полагая исполнить этим евангельскую заповедь, и рассказывал всякому, кому угодно было выслушать его, что отсеченная кисть руки соделалась святыми мощами, что она хранится и чествуется благолепно в Московском Симонове монастыре, что он, старец, находясь в Площанской Пустыни в пятистах верстах от Симонова, чувствует, когда Симоновский архимандрит с братией прикладываются к руке. С старцем делалось содрогание, причем он начинал шипеть очень громко: он признавал это явление плодом молитвы; но зрителям оно представлялось извращением себя, достойным лишь сожаления и смеха. Дети, жившие в монастыре по сиротству, забавлялись этим явлением и копировали его перед глазами старца. Старец приходил в гнев, кидался то на одного, то на другого мальчика, трепал их за волосы. Никто из почтенных христианинов обители не мог уверить прельщенного, что он находится в ложном состоянии, в душевном расстройстве.
Когда чиновник ушел, я спросил монаха: «С чего пришло ему на мысль спросить чиновника о покушении на самоубийство?» Монах отвечал: «Как среди плача по Богу приходят минуты необыкновенного успокоения совести, в чем заключается утешение плачущих; так и среди ложного наслаждения, доставляемого бесовскою прелестию, приходят минуты, в которые прелесть как бы разоблачается, и дает вкусить себя так, как она есть. Эти минуты — ужасны! Горечь их и производимое этою горечью отчаяние — невыносимы. По этому состоянию, в которое приводит прелесть, всего бы легче узнать сё прельщенному, и принять меры к исцелению себя. Увы! Начало прелести — гордость, и плод её — преизобильная гордость. Прельщенный, признающий себя сосудом Божественной благодати, презирает спасительные предостережения ближних, как это заметил Симеон. Между тем, припадки отчаяния становятся сильнее и сильнее: наконец, отчаяние обращается в умоисступление, и увенчивается самоубийством. В начале нынешнего столетия подвизался в Софрониевой Пустыни (Курской епархии.) схимонах Феодосии, привлекший к себе уважение и братства и мирян строгим, возвышенным жительством. Однажды представилось ему, что он был восхищен в рай. По окончании видения, он пошел к настоятелю, поведал подробно о чуде, и присовокупил выражение сожаления, что он видел в раю только себя, не видел никого из братий. Эта черта ускользнула из внимания у настоятеля: он созвал братию, в сокрушении духа пересказал им о видении схимонаха, и увещевал к жизни, более усердной и богоугодной. По прошествии некоторого времени начали обнаруживаться в действиях схимонаха странности. Дело кончилось тем, что он найден удавившимся в своей келий».
Со мною был следующий, достойный замечания случай. Посетил меня однажды Афонский иеросхимонах, бывший в России за сбором. Мы сели в моей приемной келий, и он стал говорить мне: «Помолись о мне, отец: я много сплю, много ем». Когда он говорил мне это, я ощущал жар, из него исходивший, почему и отвечал ему: «Ты не много ешь, и не много спишь: но нет ли в тебе чего особенного?» и просил его войти во внутреннюю мою келию. Идя перед ним, и отворяя дверь во внутреннюю келию, я молил мысленно Бога, чтоб Он даровал гладной душе моей попользоваться от Афонского иеросхимонаха, если он — истинный раб Божий. Точно: я заметил в нем что-то особенное. Во внутренней келий мы опять уселись для беседы, — и я начал просить его: «Сделай милость, научи меня молитве. Ты живешь в первом монашеском месте на земле, среди тысяч монахов: в таком месте и в таком многочисленном собрании монахов непременно должны находиться великие молитвенники, знающие молитвенное тайнодействие и преподающие его ближним, по примеру Григориев Синаита и Паламы, по примеру многих других Афонских светильников». Иеросхимонах немедленно согласился быть моим наставником, — и, о ужас! С величайшим разгорячением начал передавать мне вышеприведенный способ восторженной, мечтательной молитвы. Вижу: он — в страшном разгорячении! У него разгорячены и кровь, и воображение! Он — в самодовольстве, в восторге от себя, в самообольщении, в перелести! Дав ему высказаться, я начал понемногу, в чине наставляемого, предлагать ему учение святых Отцов о молитве, указывая его в Добротолюбии, и прося объяснить мне это учение. Афонец пришел в совершенное недоумение. Вижу, он вполне незнаком с учением Отцов о молитве! При продолжении беседы говорю ему: «Смотри, старец! Будешь жить в Петербурге, — никак не квартируй в верхнем этаже; квартируй непременно в нижнем». «От чего так?» — возразил Афонец. «От того, — отвечал я — что если вздумается ангелам, внезапно восхитив тебя, перенести из Петербурга а Афон, и они понесут из верхнего этажа, да уронят, то убьешься до смерти: если ж понесут из нижнего, и уронят, то только ушибешься». «Представь себе, — отвечал Афонец, — сколько уже раз, когда я стоял на молитве, приходила мне живая мысль, что ангелы восхитят меня, и поставят на Афон!» Оказалось, что иеросхимонах носит вериги, почти не спит, мало вкушает пищи, чувствует в теле такой жар, что зимою не нуждается в теплой одежде. К концу беседы пришло мне на мысль поступить следующим образом: я стал просить Афонца, чтоб он, как постник и христианин, испытал над собою способ, преподанный святыми Отцами, состоящий в том, чтоб ум во время молитвы был совершенно чужд всякого мечтания, погружался весь во внимание словами молитвы, заключался и вмещался, по выражению святого Иоанна Лествичника, в словах молитвы ( Лествица, Слово 28, гл. 17.).
При этом, сердце обыкновенно содействует уму душеспасительным чувством печали о грехах, как сказал Марк христианин: «Ум, неразвлеченно молящийся, утесняет сердце: сердце же сокрушенно и смиренно Бог не уничижить» (Псал. L, 19. Слово о молящихся от дел оправдитися, гл. 34, Добротол. ч. 1.).
«Когда ты испытаешь над собою, — сказал я Афонцу, — то сообщи и мне о плоде опыта; для меня самого такой опыт неудобен по развлеченной жизни, проводимой мною». Афонец охотно согласился на мое предложение. Чрез несколько дней приходит он ко мне и говорит: «Что сделал ты со мною?». «А что?» — «Да как я попробовал помолиться со вниманием, заключая ум в слова молитвы, то все мои видения пропали, и уже не могу возвратиться к ним». Далее в беседе с Афонцем я не видел той самонадеянности и той дерзости, которые были очень заметны в нем при первом свидании и которые обыкновенно замечаются в людях, находящихся в самообольщении, мнящих о себе, что они святы, или находятся в духовном преуспеянии. Афонец изъявил даже желание услышать для себя мой убогий совет. Когда я посоветовал ему не отличаться по наружному образу жизни от прочих христианинов, потому что такое отличие себя ведет к высокоумию (Лествица, Слово 4, гл. 82, 83. Варсанофий Великий, ответ 275. Житие и наставления преподобного Аполлоса, Патерик Алфавитный.): то он снял с себя вериги и отдал их мне. Чрез месяц он опять был у меня, и сказывал, что жар в теле его прекратился, что он нуждается в теплой одежде, и спит гораздо более. При этом он говорил, что на Афонской горе многие, и из пользующихся славой святости, употребляют тот способ молитвы, который был употребляем им, — научают ему и других. Не мудрено! Симеон, Новый Богослов, живший за восемь столетии до нашего времени, говорит, что внимательной молитвой занимаются очень немногие (О третьем образе молитвы. Добротолюбие ч. 1.). Григорий Синаит, живший в четырнадцатом столетии по Рождество Христово, когда прибыл на Афонскую гору, то нашел, что многочисленное молитвенное служение её не имеет никакого понятия о умной молитве, а занимается лишь телесными подвигами, совершая молитвы лишь устно и гласно (Житие преподобного Григория Синаита, Добротол. ч. 1.). Нил Сорский, живший в конце 15 и начале 16-го века, посетивший также Афонскую гору, говорит, что в его время число внимательных молитвенников оскудело до крайности (Предисловие к Преданию или Уставу Скитскому.).
Старец, архимандрит Паисий Величковский переместился на Афонскую гору из Молдавии в 1747 г. Он ознакомился коротко со всеми монастырями и скитами, беседовал со многими старцами, которых признавало общее мнение Горы опытнейшими и святыми христианинами. Когда же он начал вопрошать этих христианинов о книгах святых Отцов, написавших о умной молитве, оказалось, что они не только не знали о существовании таких Писаний, но даже не знали имен святых Писателей; тогда Добротолюбие еще не было напечатано на греческом языке (Отрывок письма старца Паисия к старцу Феодосию. Писания Паисия, издание Оптиной Пустыни.). Внимательная молитва требует самоотвержения, а на самоотвержение решаются редкие. Заключенный в себя вниманием, находящийся в состоянии недоумения от зрения своей греховности, неспособный к многословию и вообще к эффекту и актерству, представляется для незнающих таинственного подвига его каким-то странным, загадочным, недостаточным во всех отношениях. Легко ли расстаться с мнением мира! И миру — как познать христианина истинной молитвы, когда самый подвиг вовсе неизвестен миру? То ли дело — находящийся в самообольщении! Не ест, не пьет, не спит, зимой ходит в одной рясе, носит вериги, видит видения, всех учит и обличает с дерзкой наглостью, без всякой правильности, без толку и смысла, с кровяным, вещественным, страстным разгорячением, и по причине этого горестного, гибельного разгорячения. , да и только! Издавна замечены вкус и влечение к таким в обществе человеческом: приемлете, пишет Апостол Павел к Коринфеянам, аще кто васъ порабощаетъ, аще кто поядаетъ, аще кто не въ лепоту проторить, аще кто по лицу биетъ вы, аще кто величается (2 Кор. XI, 20.). Далее Апостол говорит, что он, бывши в Коринфе, не мог вести себя дерзко и нагло: поведение его было запечатлено скромностью, кротостью и тихостью Христовою. (2 Кор. X, 1.) Большая часть христианинов Западной Церкви, провозглашаемых ею за величайших святых — по отпадении её от Восточной Церкви и по отступлении Святаго Духа от нее — молились и достигали видений, разумеется ложных, упомянутым мною способом. Эти мнимые святые были в ужаснейшей бесовской прелести. Прелесть уже естественно воздвигается на основании богохульства, которым у еретиков извращена догматическая вера. Поведение христианинов латинства, объятых прелестью, было всегда исступленное, по причине необыкновенного вещественного, страстного разгорячения. В таком состоянии находился Игнатий Лойола, учредитель Иезуитского ордена. У него воображение было так разгорячено и изощрено, что, как сам он утверждал, ему стоило только захотеть и употребить некоторое напряжение, как являлись пред его взорами, по его желанию, ад или рай. Явление рая и ада совершалось не одним действием воображения человеческого; одно действие воображения человеческого недостаточно для этого: явление совершалось действием демонов, присоединявших свое обильное действие к недостаточному действию человеческому, совокуплявших действие с действием, пополнявших действие действием, на основании свободного произволения человеческого, избравшего и усвоившего себе ложное направление. Известно, что истинным святым Божиим видения даруются единственно по благоволению Божию и действием Божиим, а не по воле человека и не по его собственному усилию — даруются неожиданно, весьма редко, при случаях особенной нужды, по дивному смотрению Божию, а не как бы случилось (Святый Исаак Сирский, Слово 36-е.). Усиленный подвиг находящихся в прелести обыкновенно стоит рядом с глубоким развратом. Разврат служит оценкою того пламени, которым разжены прельщенные. Подтверждается это и сказаниями истории и свидетельством Отцов. «Видящий духа прелести — в явлениях, представляемых им, — сказал Максим Капсокалуви, — очень часто подвергается ярости и гневу; благовоние смирения или молитвы, или слезы истинной не имеет в нем места. Напротив того, он постоянно хвалится своими добродетелями, тщеславствует и предается завсегда лукавым страстям бесстрашно» (Собеседование преподобного Максима с преподобным Григорием Синаитом.).
Ученик:
Неправильность этого способа молитвы и связь его с самообольщением и прелестью — ясны; предостереги меня и от прочих видов неправильной молитвы и сопряженного с ними ложного состояния.
Старец:
Как неправильное действие умом вводит в самообольщение и прелесть, так точно вводит в них неправильное действие сердец. Исполнены безрассудной гордости желание и стремление видеть духовные видения умом, не очищенным от страстей, не обновленным и не воссозданным десницею Святаго Духа: исполнены такой же гордости и безрассудства желание и стремление сердца насладиться ощущениями святыми, духовными. Божественными, когда оно еще вовсе неспособно для таких наслаждений. Как ум нечистый, желая видеть Божественные видения и не имея возможности видеть их, сочиняет для себя видения из себя, ими обманывает себя и обольщает, так и сердце, усиливаясь вкусить Божественную сладость и другие Божественные ощущения, и не находя их в себе, сочиняет их из себя, ими льстит себя, обольщает, обманывает, губит себя, входя в область лжи, в общение с бесами, подчиняясь их влиянию, порабощаясь их власти.
Одно ощущение из всех ощущений сердца, в его состоянии падения, может быть употреблено в невидимом Богослужении: печаль о грехах, о греховности, о падении, о погибели своей, называемая плачем, покаянием, сокрушением духа. Это засвидетельствовано Священным Писанием. Аще бы восхотель ecu жертвы, даль быхъ убо: всесожжения не благоволиши (Псал.L,18,19.): и каждое сердечное ощущение порознь, и все они вместе не благоугодны Тебе, как оскверненные грехом, как извращенные падением. Жертва Богу духъ сокрушенъ: сердце сокрушенно и смиренно Богъ не уничижить (Псал.L,18,19.). Эта жертва — жертва отрицательная; с принесением этой жертвы естественно устраняется принесение прочих жертв: при ощущении покаяния умолкают все другие ощущения. Для того, чтоб жертвы прочих ощущений соделались благоугодными Богу, нужно предварительно излиться благоволению Божию на наш Сион, нужно предварительно восстановиться стенам нашего разрушенного Иерусалима. Господь — праведен, всесвят: только праведные, чистые жертвы, к которым способно естество человеческое по обновлении своем, благоприятны праведному, всесвятому Господу. К жертвам и всесожжениям оскверненным Он не благоволит. Позаботимся очиститься покаянием! Тогда благоволиши жертву правды, возношение и всесожигаемая; тогда возложатъ на олтарь Твой тельцы (Псал.L,21.): новорожденные ощущения обновленного Святым Духом человека.
Первая заповедь, данная Спасителем мира всему без исключения человечеству, есть заповедь о покаянии: начать Иисусь проповедати и глаголати: покайтеся, приближися бо царствие небесное (Матф.IV,17.). Эта заповедь объемлет, заключает, совмещает в себе все прочие заповеди. Тем человекам, которые не понимали значения и силы покаяния. Спаситель говорил не раз: Шедше, научитеся, что есть, милости хощу, а не жертвы (Матф. IX. 13.). Это значит: Господь, умилосердившись над падшими и погибшими человеками, всем даровал покаяние в единственное средство к спасению, потому что все объяты падением и погибелью. Он не взыскивает, даже не желает от них жертв, к которым они неспособны, а желает, чтоб они умилосердились над собой, сознали свое бедствие, освободились от него покаянием. К упомянутым словам Господь присовокупил страшные слова: не приидохъ, сказал Он, призвати праведники, но грешники на покаяние. Кто названы праведниками? Те несчастные, слепотствующие грешники, которые будучи обмануты самомнением, не находят покаяние существенно нужным для себя, и потому, или отвергают его, или небрегут о нем. О несчастье! За это отрекается от них Спаситель, утрачивается ими сокровище спасения. «Горе душе, — говорит Макарий Великий — не чувствующей язв своих и мнящей о себе, по причине великого, безмерного повреждения злобой, что она вполне чужда повреждения злобой. Такой души уже не посещает и не врачует благий Врач, как оставившей произвольно язвы свои без попечения о них, и мнящий о себе, что она здрава и непорочна. Не требуютъ, — говорит Он — здравии врача, но болящий (Матф. IX, 12, Слово 6-ое о любви, гл. 16.)». Ужасная жестокость к себе — отвержение покаяния! Ужасная холодность, нелюбовь к себе — небрежение о покаянии. Жестокий к себе не может не быть жестоким и к ближним. Умилосердившийся к себе приятием покаяния, вместе делается милостивым и к ближним. Из этого видна вся важность ошибки: отнять у сердца заповеданное ему Самим Богом, существенно и логически необходимое для сердца чувство покаяния, и усиливаться раcкрыть в сердце, в противность порядку, в противность установлению Божию, те чувствования, которые сами собою должны явиться в нем по очищении покаянием, но совершенно в ином характере ( Исаак Сирский, Слово 55.). Об этом характере духовном плотский человек не может составить себе никакого представления, потому что представление ощущения всегда основывается на известных уже сердцу ощущениях, а духовные ощущения вполне чужды сердцу, знакомому с одними плотскими и душевными ощущениями. Такое сердце не знает даже о существовании духовных ощущений.
Всем известно, какое душевное бедствие возникло для иудейских книжников и фарисеев из их неправильного душевного настроения; они сделались не только чуждыми Бога, но и исступленными врагами Его, богоубийцами. Подобному бедствию подвергаются христианини молитвы, извергшие из своего подвига покаяние, усиливающиеся возбуждать в сердце любовь к Богу, усиливающиеся ощущать наслаждение, восторг; они развивают свое падение, соделывают себя чуждыми Бога, вступают в общение с сатаною, заражаются ненавистью к Святагу Духу. Этот род прелести — ужасен; он одинаково душепагубен как первый, но менее явен; он редко оканчивается сумасшедствием, самоубийством, но растлевает решительно и ум и сердце. По производимому им состоянию ума Отцы назвали его мнениемь ( Григорий Синаит. ел. 108, 128, Добротол.. ч 1. Иоанн Карпафийский, гл. 49. Добротол., ч. 4.). На этот род прелести указывает апостол Павел, когда говорит: Никто же васъ да прельщаеть изволеннымъ ему смиренномудриемь и службою ангеловь, яже не уведе уча, безъ ума дмяся оть ума плоти своея (Колос. II, 78.). Одержимый этой прелестью мнить о себе, сочинил о себе «мнение», что он имеет многие добродетели и достоинства, — даже, что обилует дарами Святаго Духа. Мнение составляется из ложных понятий и ложных ощущений; по этому свойству своему, оно вполне принадлежит к области отца и представителя лжи — дьявола. Молящийся, стремясь раскрыть в сердце ощущения нового человека, и не имея на это никакой возможности, заменяет их ощущениями своего сочинения, поддельными, к которым не замедляет присоединиться действие падших духов. Признав неправильные ощущения, свои и бесовские, истинными и благодатными, он получаст соответствующие ощущениям понятия. Ощущения эти, постоянно усваиваясь сердцу и усиливаясь в нем, питают и умножают ложные понятия; естественно, что от такого неправильного подвига образуются самообольщение и бесовская прелесть — «мнение». «Мнение не допускает быть мнимому (Слово IV, в конце также Слово 3.)», — сказал Симеон, Новый Богослов. Мнящий о себе, что он бесстрастен, никогда не очистится от страстей; мнящий о себе, что он исполнен благодати, никогда не получит благодати; мнящий о себе, что он свят, никогда не достигнет святости. Просто сказать: приписывающий себе духовные деланья, добродетели, достоинства, благодатные дары, льстящий себя и потешающий себя «мнением», заграждает этим «мнением» вход в себя и духовным деланьям, и христианским добродетелям и Божественной благодати, — открывает широко вход греховной заразе и демонам. Уже нет никакой способности к духовному преуспеянию в зараженных «мнением»: они уничтожили эту способность, принесши на алтарь лжи самые начала деятельности человека и его спасения — понятия о истине. Необыкновенная напыщенность является в недугующих этой прелестью: они как бы упоены собой, своим состоянием самообольщения, видя в нем состояние благодатное. Они пропитаны, преисполнены высокоумном и гордостью, представляясь впрочем смиренными для многих, судящих по лицу, не могущих оценивать по плодам, как заповедал Спаситель (Матф. VII, 16. XII. 33.), тем менее по духовному чувству, о котором упоминает Апостол (Евр.v, 14.). Живописно изобразил Пророк Исаия действие прелести «мнения» в падшем архангеле, действие, обольстившее и погубившее этого архангела. Ты, — говорит пророк сатане — реклъ ecu во уме твоемъ: на небо взыду, выше звездь небесныхъ поставлю престолъ мой, сяду на горе высоце, на горахъ высокихь, яже къ северу: взыду выше облакь, буду подобенъ Вышнему. Ныне же во адъ снидеши, и во основание земли (Исаии XIV, 13. 14, 15.).
Зараженного «мнением» обличает Господь так: Глаголеши, яко богатъ есмъ, и обогатихся, и ничто не требую: и не веси, яко ты ecu окаяненъ, и. беденъ, и нищъ, и слепъ, и нагъ (Апок. Ill, 17.). Господь увещевает прельщенного к покаянию; предлагает купить не у кого иного, у Самого Господа, необходимые потребности, из которых составляется покаяние (Апок. Ill, 18.). Купля настоятельно нужна: без нее нет спасения. Нет спасения без покаяния, а покаяние принимается от Бога только теми, которые, для принятия его, продадут все имущество свое, то есть, отрекуться от всего, что им ложно усвоивалось «мнением».
Ученик:
Не случалось ли тебе встречаться с зараженными этого вида прелестью?
Старец:
Зараженные прелестью «мнения» встречаются очень часто. Всякий, не имеющий сокрушенного духа, признающий за собой какие бы то ни было достоинства и заслуги, всякий, не держащийся неуклонно учения Православной Церкви, но рассуждающий о каком-либо догмате, или предании произвольно, по своему усмотрению, или по учению инославному, находится в этой прелести. Степенью уклонения и упорства в уклонении определяется степень прелести.
Немощен человек! Непременно вкрадывается в нас «мнение» в каком-либо виде своем, и, осуществляя наше я, удаляет от нас благодать Божию. Как нет, по замечанию святого Макария Великого, ни одного человека, совершенно свободного от гордости, так нет ни одного человека, который бы был совершенно свободен от действия на него утонченной прелести, называемой «мнением». Наветовало оно апостола Павла, и врачевалось тяжкими попущениями Божиими. Не хощемъ вась, братие, — пишет Апостол к Коринфеянам, — не ведети о скорби нашей, бывшей намь во Асии, яко по премногу и паче силы отяготихомся, яко не надеятися намь и жити. Но сами въ себе осуждение смерти имехомь, да не надеющеся будемъ на ся, но на Бога, возставляющаго мертвыя (2 Кор. I. 8,9). По этой причине д
{ 1 comment… read it below or add one }
ответ перенесён сюда:
http://www.glaznayamaz.org/katoliki-o-pravoslavnoj-jekklesiologii/